Сон в руку

Спать на службе грешно. Спать на службе себе же дороже. В этом я убедился на собственном опыте. И набрался я этого опыта в одночасье.

Дело было в самом начале семидесятых годов на советско-афганской границе. Час был полуденный. О сне я и не думал, поскольку очень уж пить хотелось. Так хотелось, что словно магнитом притягивал мой взгляд небольшой ручеек, по которому проходила линия границы. Я слышал за спиной его журчание, поневоле поворачивал голову, успевал краешком глаза через плечо увидеть солнечные блики и тут же раздавался голос старшего наряда:

– Отставить, Гужавин. Наблюдай за тылом.

Было бы за чем наблюдать, я бы, наверное, и не дергался, но в том-то и беда, что на тыловых подступах к линии границы ну просто не за что глазом зацепиться – голо и пусто. А в противоположном направлении - не только ручей, еще и пост афганский метрах в ста пятидесяти от нас. Собственно, для наблюдения за постом и выставлялся в этом месте наряд. Но старшему моему – ефрейтору Гроздьеву – за полтора года службы вид этой приземистой глинобитной хибары до того надоел, что он ее даже мимолетным взглядом не удостаивал: от нечего делать то письма перечитывал, то записную книжку перелистывал – должно быть, прикидывал, кому письмо написать после возвращения из наряда.

Это меня и злило. Так злило, что временами я даже сопеть начинал. Не думаю, что Гроздьева это разжалобило, но когда он полушепотом скомандовал: «Кру-гом», – я в один прием на брюхе развернулся.

– Слушай сюда, Гужавин. Наблюдаешь вперед и вправо, а также влево и назад. В случае чего, шумнешь. Вопросы?

Если бы и вздумалось мне что-либо спросить, не успел бы: старшой мой спрятал под себя автомат, уронил голову на руки и закрыл глаза. Через минуту он уже сладко посапывал, а через пять минут храпел с присвистом. Я его осуждал за беспечность и одновременно благодарил за избавление от мук. Теперь ручеек не только ласкал мой слух, но и радовал глаз.

На афганском посту по крыше одиноко бродил часовой. Ходил-бродил и вдруг исчез.

– Вась! А Вась! – толкнул я в бок Гроздьева.

– Ну чё там?

– Часовой исчез.

– Эт смена у них, – переворачиваясь и протягивая руку за биноклем, объяснил старшой. – Вот, видишь, сменщик появился. Сейчас на крышу взгромоздится и будет маячить. Сколько там на часах?

– Тринадцать пятнадцать.

Записав в журнал это ценное наблюдение. Гроздьев, выгнув спину, сладко потянулся.

- Молодец, Гужавин. Бдишь исправно. В награду можешь соснуть минут пятнадцать. Вопросы?.. Время пошло.

Следуя примеру старшего товарища, спрятал я под себя автомат, сложил руки калачиком и уткнулся в них лицом. Заснул не сразу: минут пять перед глазами плясали солнечные блики по широкой водной глади, потом в лодке меня качало на ленивой волне.

– Подсекай! Клюет! – крикнул отец.

Я подсек и сразу почувствовал, что не так-то просто будет вытянуть эту рыбину. Леска струной натянулась, удилище дугой согнулось.

– Подводи, подводи, – командует отец, и с подсачником наготове рядом пристраивается.

Какое там подводи! Рыбина так дергает, что удилище того и гляди из рук вырвется. Вот, вроде бы, угомонилась, я ногой в корму уперся, хотел потянуть, а потянула она, да так, что лодка с места рванула, отец даже вскрикнуть не успел – за бортом оказался.

– Да брось ты ее! – кричал отец, а голос все отдаляется.

– Папка, держись! – крикнул я и проснулся.

Кричал я, надо полагать, только во сне, поскольку Гроздьев в мою сторону даже головы не повернул. Бинокль в его руке был направлен в сторону афганского поста. Я повернул голову и увидел трех афганцев. Они перебирались на противоположную сторону ручья. В руках у одного из них был автомат.

Правая рука инстинктивно потянулась вправо и погрузилась в горячий песок. Жуткий холодок пробежал по спине, заставил вжаться в землю и… Вот оно, блаженство: мой автомат подо мной! Но чей же?

Гроздьева! Только тут я заметил, что спит он, лбом в окуляры бинокля уткнувшись. А афганцы уже до поста добрались, всем скопом, даже часового не оставив, забрались в свою хибару.

Какими словами ругался Гроздьев, когда я его растормошил, рассказывать не буду. Матерился он, впрочем, недолго. Глянул недобро в сторону афганского поста и произнес угрожающе.

– Ну, ладно же. Сами виноваты, – и мне, безаппеляционно: – Дай-ка сюда свой автомат, – опустил рычажок предохранителя, передернул затвор. – Значит так, Гужавин. Лежать здесь и не дергаться. Ты ничего не видел, а что увидишь – забудь.

И пошел. С автоматом наизготовку, не таясь, прямиком к афганскому посту. Не доходя метров пятнадцати, сместился вправо, приблизился к небольшому окошку, понаблюдал минуту-другую, а затем вломился в дощатую дверь.

Минуты на две меня хватило, лежал более-менее спокойно, а потом задергался. Так и подмывало кинуться следом. Где-то на десятой минуте я уже было поднялся, но тут из хибары появился Гроздьев. Метров десять он пятился, держа автомат на изготовку, а потом забросил его за спину, повернулся кругом и зашагал неторопливо. Второй автомат на левом плече висел. Когда одолел он примерно треть пути до линии границы, из хибары афганцы высыпали: кричат, руками и винтовками размахивают, но не стреляют и вдогонку за ним не пускаются. Пробегут метров пять и остановятся, покричат, сделают еще перебежку, но ближе чем на двадцать шагов не подходят.

Тем временем Гроздьев до ручья добрался, побродил по воде, словно нарочно выбирая место поглубже, вытащил из кармана какую-то железяку, показал ее афганцам и в воду бросил, затем вторую, третью, четвертую… помахал приветливо рукой и на советский берег неторопливо выбрался.

– Получи и распишись, – буркнул, возвращая мне автомат.

– Ну чё там? – полюбопытствовал я.

– А ни чё, – огрызнулся и принялся, вынимая из карманов детали, собирать свой автомат.

– Разобрали?

– Ага. Матчасть изучали.

– А ты?

– Что я? Объяснил, что с оружием баловаться нельзя, что к оружию нужно бережно относиться.

– Как объяснил-то?

– А жестами.

– Поняли?

– Кто не понял, тот щас поймет, – обернулся Гроздьев и в сторону ручья кивнул. А в ручье афганцы бултыхаются: то ногами что-то нащупывают, то руками пытаются что-то со дна поднять, ныряют даже, насколько это возможно на мелководье.

– Чего это они? – спрашиваю.

– Затворы ищут. Вечером начальство пожалует, а винтовки без затворов.

Накупались в этот день афганцы вдоволь, а мы насмеялись, за ними наблюдая. Так бы смехом эта история и завершилась, но… Сколько лет прошло, а я до сих пор то и дело в холодном поту просыпаюсь: то приснится, что кто-то у меня, спящего, автомат из рук вырывает, то привидится, что автомат при мне, а затворной рамы нет как нет, и брожу я по пояс в воде, пытаюсь затворную раму ногой нащупать, нащупаю, дотянусь до нее рукой, а вытащу из воды – коряга. Так и маюсь.

Вот и получается, что спать на службе не просто грешно – себе же дороже.